Франк Браун сидел на гауптвахте. Наверху, в Эренбрейтштейне. Сидел уже около двух месяцев и должен был сидеть еще три. Все лето. И все лишь за то, что он пробил пулей отверстие в воздухе, так же как и противник его.
Он сидел наверху у колодца, с которого открывался вид на Рейн. Он болтал ногами, смотрел вдаль и зевал. То же самое делали и трое его товарищей, сидевших вместе с ним. Никто из них не говорил ни слова.
На них были желтые куртки, купленные ими у солдат. Денщики намалевали на их спинах огромные черные цифры, означавшие номера их камер. Тут сидели сейчас второй, четырнадцатый и шестой. У Франка Брауна был № 7.
На скалу к колодцу поднялась группа иностранцев, англичан и англичанок, в сопровождении сержанта гауптвахты. Он показал им несчастных арестантов с огромными цифрами, которые сидели с таким печальным видом. В них зашевелилось чувство жалости, и с ахами и охами они стали расспрашивать сержанта, нельзя ли дать что-нибудь этим несчастным. Это строго запрещено. Но в своем великодушии он повернулся и стал показывать туристам окрестности. Вот Кобленец, сказал он, а позади него Нейштадт. А там внизу у Рейна...
Между тем подошли дамы. Несчастные арестанты заложили руки за спину, держа их как раз под номерами. В протянутые ладони посыпались тотчас же золотые монеты, папиросы и табак. Нередко попадались и визитные карточки с адресами.
Игру эту выдумал Франк Браун и к общему удовольствию ввел ее здесь.
- В сущности, это довольно-таки унизительно,- заметил № 14. Это был ротмистр Флехтгейм.
- Ты идиот,- ответил Франк Браун,- унизительно только то, что мы считаем себя такими аристократами, что отдаем все унтер-офицерам и ничего не оставляем себе. Если бы хоть по крайней мере эти проклятые английские папиросы не так пахли духами.- Он просмотрел добычу.- Ага! Опять соверен. Сержант будет рад. Бог мой, мне бы и самому он пригодился!
- Сколько ты вчера проиграл? - спросил № 3. Франк Браун засмеялся.
- Ах, всю свою вчерашнюю получку. И еще вдобавок подписал векселей на несколько сотен. Черт бы побрал эту игру!
№ 6 был юным поручиком, почти мальчиком, кровь с молоком. Он вздохнул глубоко:
- Я тоже продулся.
- Ну, а по-твоему, мы не проигрались? - огрызнулся на него № 14.- И только подумать, что эти трое бродяг кутят теперь на наши деньги в Париже. Сколько, по-твоему, они там пробудут?
Доктор Клаверьян, морской врач, арестант № 2, заметил:
- По-моему, дня три. Дольше они не смогут остаться, а то отсутствие их будет замечено. Да и на более долгое время у них не хватило бы денег.
Те трое были № 4, № 5 и № 12. В последнюю ночь они много выиграли и тотчас же утром спустились вниз, стараясь не опоздать к парижскому поезду. Они отправились немного развлечься, как это называлось в крепости.
- Что же предпримем мы сегодня? - спросил № 14.
- Напряги хоть раз сам свой пустой мозг,- сказал Франк Браун ротмистру. Он спрыгнул со стены и пошел через казарменный двор в офицерский сад. Он был в дурном настроении и громко что-то насвистывал.
Не из-за проигрыша, он проигрывал уже не в первый раз и это его мало трогало. Но это жалкое пребывание здесь, это невыносимое безделье!
Правда, крепостные правила были довольно свободны, и среди них, во всяком случае, не было ни одного, которое бы оскорбляло хоть как-нибудь господ арестантов. У них было здесь свое собственное собрание, в котором стояли рояль и большая фисгармония: они получали десятка два газет. У каждого был свой денщик. Камеры были просторные, чуть ли не залы; за них они платили государству по пфеннигу в день. Обеды они брали из лучшей гостиницы города и держали обильный винный погреб. Было только одно неудобство: нельзя было запирать своей камеры изнутри. Это был единственный пункт, к которому комендант крепости относился невероятно строго. С тех пор как в крепости произошло самоубийство, каждая попытка приделать изнутри камеры задвижку или крючок подавлялась немедленно.
"Что за дураки все они! - подумал Франк Браун.- Точно не может человек покончить с собою без всяких засовов!"
Это неудобство мучило его все время, отравляло ему всю радость существования. Побыть в крепости одному было совершенно немыслимо. Он привязывал дверь веревками и цепочками, ставил перед нею кровать и другую мебель, но ничего не помогало: после продолжительной борьбы все разрушалось и разбивалось вдребезги и товарищи торжествующе врывались в его камеру.
О, эти товарищи! Каждый из них был превосходнейшим и симпатичнейшим малым. С каждым из них можно было без скуки поболтать наедине полчаса. Но вместе они были невыносимы, они ели, пили, играли по целым дням и ночам в карты. А кое-когда принимали у себя женщин, которых приводили им услужливые денщики. Или предпринимали продолжительные экскурсии, вот и все их героические подвиги!
Ни о чем другом они никогда и не говорили.
Те, что сидели в крепости дольше других, были еще хуже. Они совсем погибали в этом бесконечном безделье. Доктор Бюрмеллер, застреливший своего шурина и сидевший здесь уже целых два года, и его сосед драгунский лейтенант граф фон Валендар, на полгода больше наслаждавшийся прекрасным воздухом крепости. А те, что поступали сюда вновь, уже через неделю уподоблялись другим. Кто был самым грубым и необузданным, тот пользовался наибольшим почетом. Почетом пользовался и Франк Браун. На второй же день своего пребывания он запер рояль, потому что не захотел больше слушать несносной "Весенней песни" ротмистра. Забрал ключ к себе и бросил потом с крепостного вала. Он привез сюда и свои ящики с пистолетами и часто подолгу стрелял. Что же касается выпивки и ругательств, то он мог соперничать с кем угодно.
А ведь он, собственно, радовался этим летним месяцам в крепости. Он привез с собой целый ворох книг, новые перья и массу бумаги. Он думал, что сумеет здесь работать. Радовался заранее вынужденному одиночеству.
Но за все время он не раскрыл ни одной книги, не написал даже ни одного письма. Он сразу втянулся в этот дикий, ребяческий хаос, который, однако, был противен ему, но из которого он не мог ни за что вырваться; он ненавидел своих товарищей, каждого из них в отдельности...
В саду появился вдруг его денщик и откозырял:
- Господин доктор, письмо.
Письмо в воскресенье? Он взял его из рук солдата. Письмо это было адресовано ему домой и оттуда прислано сюда. Он узнал тонкий почерк своего дяди. От него? Что ему вдруг понадобилось? Он помахал письмом в воздухе; ах, ему захотелось отправить его обратно. Что ему за дело до этого старого профессора?!
Да, это было последнее, что он от него видел с тех пор, как приехал с ним вместе в Лендених после того торжества у Гонтрамов. С тех пор, как он старался убедить его создать Альрауне, с тех пор прошло больше двух лет. О, как давно это уже было!
Он перешел в другой университет, сдал все экзамены. А теперь сидел в этой лотарингской дыре в качестве референдария. Работал ли он? Нет, он продолжал ту жизнь, которую вел студентом. Его любили женщины и все те, которым нравилась свободная жизнь и дикие нравы. Начальство относилось к нему неодобрительно. Правда, он работал кое-когда, но работу его начальство всегда называло ерундой.
Как только появлялась возможность, он уезжал, отправлялся в Париж. Был больше у себя дома на Butte Sacree, чем в суде. Но, в сущности, он не знал, чем все это кончится.
Несомненно только одно: никогда не выйдет из него юриста, ни адвоката, ни судьи, ни даже чиновника. Но что же ему предпринять? Он жил изо дня в день, делал все новые и новые долги... Он все еще держал в руках письмо; хотел раскрыть его, но в то же время его тянуло что-то вернуть его нераспечатанным. Это был бы известного рода ответ, хотя и запоздалый, на другое письмо, которое написал ему дядя два года назад.
Это было вскоре после той ночи. С пятью другими студентами он в полночь проезжал через деревню, возвращаясь с пикника. Вдруг ему пришла в голову мысль пригласить их в дом тен-Бринкена. Они оторвали звонок, громко кричали и неистово ломились в железные ворота. Поднялся такой адский шум, что сбежалась вся деревня. Тайный советник был в отъезде, но лакей впустил их по приказанию племянника. Они отвели лошадей в конюшню. Франк Браун велел разбудить прислугу, приготовить ужин и сам отправился за винами в дядюшкин погреб. Они пировали, пили и пели, буйствовали в доме и в саду, шумели и ломали все, что только попадалось им под руку. Только рано утром уехали они с тем же криком и шумом, повиснув на своих лошадях, точно дикие ковбои, а некоторые как мешки с мукою.
- Молодые люди вели себя, точно свиньи,- доложил Алоиз тайному советнику. Тем не менее не это рассердило профессора, он ни слова не сказал бы про это. Но на буфете лежали редкие яблоки, свежие груши и персики из его оранжереи. Редкие плоды, взращенные с невероятными трудностями. Первые плоды новых деревьев. Они лежали там в вате на золотых тарелках и созревали. Но студенты не сочли нужным считаться со стараниями профессора и беспощадно набросились на добычу. Они откусывали по кусочку, но, убедившись, что они еще не поспели, кидали их на пол. Профессор написал племяннику недовольное письмо и просил его не переступать больше порога его дома.
Франк Браун был глубоко оскорблен этим письмом, проступок его казался ему пустой безделицей. Ах, если бы письмо, которое он сейчас держал в руках, пришло туда, куда оно было адресовано, в Мец или даже на Монмартр, он, ни минуты не колеблясь, отослал бы его обратно нераспечатанным. Но здесь, здесь, в этой невыносимой скуке?
Он решился.
- Во всяком случае, хоть какое-нибудь развлечение,- повторил он и распечатал письмо.
Дядя сообщал ему, что по зрелом размышлении он решил последовать совету, данному ему племянником. У него имеется уже подходящий объект для отца: прошение о пересмотре дела убийцы Нерризенна оставлено без последствий, и нужно думать, что и прошение о помиловании будет также отклонено. Он ищет теперь только мать. Он делал уже несколько попыток в этом направлении, но они не привели ни к каким результатам. По-видимому, не так-то легко найти что-нибудь подходящее. Но время не ждет, и он спрашивает племянника, не хочет ли тот помочь ему в этом деле.
Франк Браун повернулся к денщику.
- Что, почтальон еще здесь? - спросил он.
- Точно так, господин доктор,- ответил солдат.
- Скажи ему, чтобы подождал. Вот дай ему на чай.- Он пошарил в кармане и наконец нашел монету. С письмом в руках он быстро пошел по направлению к крепости.
Но едва он достиг казарменного двора, как увидел жену фельдфебеля, а позади нее телеграфиста.
- Для вас телеграмма,- сказала она.
Телеграмма была от доктора Петерсена, ассистента тайного советника. Она гласила: "Его превосходительство сейчас Берлине, гостинице "Рим". Ждем немедленного ответа, можете ли приехать".
Его превосходительство? Так, значит, дядюшка стал превосходительством! Поэтому-то, наверное, он и в Берлине. Берлин - ах, это жалко, лучше бы он поехал в Париж, там он, наверное, легче бы нашел что-нибудь и во всяком случае более подходящее, нежели здесь...
Но безразлично, Берлин так Берлин. По крайней мере, это хоть какая-нибудь перемена. Он задумался на минуту. Он должен уехать, уехать сегодня же вечером. Но у него нет ни гроша. У товарищей тоже.
Он посмотрел на жену фельдфебеля.
- Послушайте,- начал он, но вовремя удержался.- Дайте ему на чай и запишите на мой счет. Он отправился в свою комнату, запаковал чемодан и велел денщику отнести его тотчас же на вокзал и ждать его там. Потом сошел вниз.
В дверях стоял фельдфебель, смотритель тюрьмы. Он ломал себе руки и, по-видимому, был страшно взволнован.
- Вы тоже хотите уехать, господин доктор? - жалобно, спросил он.- А тех трех господ еще нет, они в Париже, за границей! Господи, чем все это только кончится? Я попадусь, ведь я один, на мне вся ответственность.
- Ну, не так уж страшно,- ответил Франк Браун,- я уезжаю всего на два дня. Тогда, наверное, уже вернутся и те.
Фельдфебель начал опять:
- Да ведь я не из-за себя только. Мне все равно. Но другие все завидуют мне. А сегодня как раз будет дежурить сержант Беккер. Он...
- Он будет молчать,- возразил Франк Браун,- он только что получил от нас больше тридцати марок - милосердное подаяние англичан. Впрочем, я зайду в Кобленце в комендантское управление и возьму отпуск. Ну, вы довольны?
Но смотритель вовсе не был доволен:
- Как? В управление? Помилуйте, господин доктор! Ведь у вас нет пропуска в город. А вы еще хотите в комендантское управление!
Франк Браун рассмеялся:
- Именно туда-то я и пойду. Я хочу призанять деньжонок у коменданта.
Фельдфебель не произнес ни одного слова, стоял неподвижно, точно окаменев, с широко раскрытым ртом.
- Дай-ка мне десять пфеннигов,- крикнул Франк Браун своему денщику,- мне надо заплатить у моста!
Он взял монету и быстрыми шагами пошел к двери. Оттуда в офицерский сад, перелез через стенку, нащупал на другой стороне сук огромного дуба и спустился по его стволу. Потом пробрался к реке. Через двадцать минут он был уже внизу. По этой дороге они обыкновенно прокрадывались во время своих ночных прогулок.
Он дошел вдоль Рейна до моста, а потом направился в Кобленц. Явился в комендантское управление, узнал, где квартира генерала, и поспешил туда. Послал свою визитную карточку и велел сказать, что он пришел по крайне важному делу.
- Чем могу вам служить?
Франк Браун сказал:
- Простите, ваше превосходительство, я арестован, с гауптвахты.
Старый генерал недовольно посмотрел на него, видимо, рассерженный неожиданным ответом.
- Что вам угодно? Да и как вы пришли в город? Есть у вас пропуск?
- Есть, ваше превосходительство,- ответил Франк Браун.- Пропуск в церковь.
Он лгал, но знал хорошо, что генералу нужен только какой-нибудь ответ.
- Я пришел просить ваше превосходительство дать мне отпуск на три дня в Берлин. Мой дядя умирает. Комендант вспыхнул:
- Какое мне дело до вашего дяди? Нет, невозможно! Вы сидите там наверху не для своего удовольствия, а потому, что вы нарушили законы государства: понимаете? Всякий может прийти и сказать, что у него умирает дядя или тетка. Если бы это по крайней мере были родители, я еще понимаю! Я принципиально отказываю вам в отпуске!
- Покорно благодарю, ваше превосходительство,- ответил Франк Браун.- Я тогда немедленно телеграфирую своему дяде, его превосходительству действительному тайному советнику профессору тен-Бринкену, что его единственному племяннику не разрешают приехать к нему, чтобы закрыть его усталые глаза.
Он поклонился и направился к двери. Но генерал удержал его. Франк Браун этого ждал.
- Кто ваш дядя? - спросил генерал, колеблясь в нерешительности.
Франк Браун повторил имя и громкий титул, вынул из кармана телеграмму и протянул ее коменданту:
- Мой бедный дядюшка приехал в Берлин делать операцию, но она, к несчастью, прошла неудачно.
- Гм! - заметил комендант,- поезжайте же, молодой человек, поезжайте скорей. Быть может, его еще удастся спасти. Франк Браун состроил плачевную мину и сказал:
- Все зависит от Бога. Если моя молитва дойдет до Него.- Он подавил глубокий вздох и продолжал: - Благодарю вас, ваше превосходительство. Но у меня есть еще одна просьба.
Комендант вернул ему телеграмму.
- В чем дело? - спросил он. Франк Браун решился сказать прямо:
- У меня нет денег на дорогу. Я хочу просить ваше превосходительство одолжить мне триста марок. Генерал недоверчиво посмотрел на него:
- Нет денег, гм, так, так, нет денег? Но ведь вчера было первое! Разве вы не получили?
- Нет, получил, ваше превосходительство,- ответил Браун поспешно.- Но ночью все проиграл.
Старый комендант рассмеялся:
- Так вам и нужно, злодей. Так, значит, вы хотите триста марок?
- Да, ваше превосходительство. Мой дядюшка будет, конечно, очень обрадован, если я передам ему, что ваше превосходительство помогли мне выйти из этого затруднительного положения.
Генерал повернулся, подошел к несгораемому шкафу, открыл его и вынул три кредитных билета, подал Брауну перо и бумагу и заставил его написать расписку; потом дал ему деньги. Тот взял их, слегка поклонился.
- Крайне обязан, ваше превосходительство!
- Не стоит благодарности,- ответил комендант.- Поезжайте и возвращайтесь вовремя. И кроме того, передайте от меня сердечный привет его превосходительству.
Еще раз:
- Крайне обязан, ваше превосходительство.
Потом последний поклон - и Франк Браун вышел из комнаты. Одним взмахом перескочил он шесть ступеней лестницы и еле удержался, чтобы не испустить радостный крик.
Ну, пока все благополучно.
Он подозвал экипаж и поехал на вокзал в Эренбрейтшейн. Посмотрел там расписание и увидел, что ему еще ждать около трех часов. Он подозвал денщика, ожидавшего его с чемоданом, велел ему скорее сбегать наверх и позвать в "Красный петух" поручика фон Плессена.
- Но смотри только не спутай,- добавил он.- Того молодого господина, который приехал недавно, у него на спине № 6. Подожди-ка! Твои десять пфеннигов принесли уже проценты. Он кинул ему десятимарковую монету.
Он отправился в ресторан, долго обдумывал меню и заказал наконец изысканный ужин. Сел у окна и стал смотреть на бесконечную толпу обывателей, гулявших по берегу Рейна.
Наконец появился поручик.
- Ну, в чем дело?
- Садись,- ответил Франк Браун.- Но молчи и не спрашивай, ешь, пей и будь доволен.- Он дал ему стомарковый билет.- Вот, заплатишь за ужин. А сдачу возьми себе и скажи там, наверху, что я уехал в Берлин - получил отпуск. Но, по всей вероятности, я опоздаю и приеду не раньше конца недели.
Белобрысый поручик посмотрел на него с почтительным удивлением.
- Скажи, пожалуйста, как тебе удалось это устроить?
- Это тайна,- ответил Франк Браун.- Но все равно, вы бы ею не сумели воспользоваться, если бы я даже вам все рассказал. Еще раз его превосходительство надуть не удастся. Твое здоровье!
Поручик проводил его на вокзал, помог ему внести чемодан и долго еще махал ему шляпой и носовым платком. Франк Браун отошел от окна и забыл в ту же минуту и маленького поручика, и всех своих товарищей, и всю крепость. Он разговорился с кондуктором и расположился в купе. Потом закрыл глаза и заснул.
Кондуктору пришлось его долго расталкивать, пока он не проснулся.
- Сейчас вокзал Фридрихштрассе.
Он собрал свои вещи, вышел из вагона и поехал в отель. Велел дать себе комнату, принял ванну, переоделся. И сошел вниз в ресторан.
В дверях его встретил доктор Петерсен.
- Ах, это вы, господин доктор,- воскликнул он.- Как обрадуется его превосходительство.
Его превосходительство! Опять его превосходительство. Это слово резало ему ухо.
- Как поживает дядюшка? - спросил он.- Ему лучше?
- Его превосходительство вовсе не болен.
- Ах, вот как,- заметил Франк Браун.- Вовсе не болен?! Жаль, я думал, что дядюшка умирает.
Доктор Петерсен посмотрел на него с изумлением:
- Я вас не понимаю. Но Браун перебил его:
- Совсем и не нужно. Мне только жаль, что профессор не на смертном одре. Это было бы очень мило. Я бы похоронил его тут. Конечно, при том условии, если бы он не лишил меня наследства. Хотя это очень возможно и даже вполне вероятно.- Он увидел недоумевающее лицо врача и насладился вдоволь его смущением. Потом продолжал: - Но скажите, доктор, с каких пор мой дядюшка стал его превосходительством?
- Уже четыре дня, по случаю... Он перебил его:
- Уже четыре дня? А сколько лет вы у него в качестве - в качестве... правой руки?
- Десять лет,- ответил доктор Петерсен.
- Целых десять лет вы его называли тайным советником, а теперь в четыре дня он уже настолько успел стать его превосходительством, что вы не можете его себе иначе представить?
- Простите, господин доктор,- возразил ассистент смущенно и робко,- что вы, собственно, хотите этим сказать? Но Франк Браун взял его под руку и повел к столу.
- О, я хочу только сказать, что вы вполне светский человек. Вы любите всякие условности, у вас врожденный инстинкт к изысканной светскости. Вот что хотел я этим сказать. А теперь, доктор, давайте позавтракаем и вы мне расскажете, что вам удалось уже сделать.
Вполне удовлетворенный доктор Петерсен сел. Он уже примирился со странным тоном молодого человека. Ведь этот юный референдарий, которого он знал еще мальчиком, такой ветрогон, сорви-голова. И к тому же он все-таки племянник его превосходительства.
Ассистенту было тридцать шесть лет; он был среднего роста.
Франку Брауну казалось, что все "средне" в этом человеке: не велик и не мал был его нос, не уродливо, но и не красиво его лицо. Он был уже не молод, но и не стар, волосы не совсем темные, но и не совсем еще седые. Сам он был не глуп, но и не умен, не особенно скучен, но и не особенно интересен. Одет не элегантно, но и не так уж плохо. Во всем воплощал он золотую середину; он был именно таким человеком, какой нужен был тайному советнику. Хороший работник, достаточно умный, чтобы все понимать и все делать, что от него требовали и при этом не настолько интеллигентный, чтобы выходить из отведенных ему рамок и проникать в суть той запутанной игры, которую вел его патрон.
- Сколько вы получаете у дядюшки? - спросил его Франк Браун.
- Не очень-то много, но во всяком случае достаточно,- послышалось в ответ.- Я очень доволен. К новому году я получил опять четыреста марок прибавки.- Он заметил к своему удивлению, что Франк Браун начал завтрак с десерта: съел яблоко и тарелку вишен.
- Какие вы курите сигары? - продолжал допытываться референдарий.
- Какие сигары? Средние, не слишком крепкие.- Он перебил себя.- Но почему вы об этом спрашиваете?
- Так,- ответил референдарий,- мне только интересно, но расскажите же, что вы, собственно, успели уже подготовить в нашему делу. Доверил ли вам профессор свой план?
- Конечно,- с гордостью сказал доктор Петерсен,- я единственный человек, который знает об этом, кроме вас, разумеется. Опыт этот имеет огромное научное значение.
Франк Браун закашлялся.
- Гм, вы думаете?
- Безусловно,- ответил врач.- Прямо-таки гениально, как его превосходительство все так устроил, что подавил всякую возможность каких-либо нападок. Вы ведь знаете, как нужно остерегаться, как вообще на нас, врачей, всегда нападает публика за различные опыты, безусловно для нас необходимые. Вот, например, вивисекция. Господи, люди буквально не переносят этого слова. Все наши эксперименты с болезненными возбудителями, прививками и так далее служат сучком в глазу для всей нашей прессы. Тогда как мы производим их почти исключительно на животных. Что же было бы теперь, когда вопрос идет об искусственном оплодотворении, и тем более человека? Его превосходительство нашел единственную возможность: он берет приговоренного к смерти преступника и проститутку, которым за это дает вознаграждение. Но посудите же сами: за такой материал не вступится самый гуманный пастор.
- Действительно гениально,- подтвердил Франк Браун.- Вы совершенно правы, преклоняясь перед изобретательностью вашего патрона.
Доктор Петерсен рассказал, что его превосходительство с его помощью производил в Кельне различные попытки найти подходящую женщину, но все они были безуспешны. Оказалось, что в тех слоях населения, из которых обычно выходят эти существа, господствуют совершенно своеобразные понятия об искусственном оплодотворении. Обоим им не удалось объяснить толком женщинам сущность дела, не говоря уже о том, чтобы побудить какую-либо из них заключить договор. А между тем его превосходительство пускал в ход все свое красноречие, доказывал им самым очевидным образом, что, во-первых, в этом нет ни малейшей опасности, во-вторых, что они могут заработать хорошие деньги и что, наконец, в-третьих, могут оказать огромную услугу медицине.
- Одна закричала даже во все горло: на всю науку ей... она употребила очень некрасивое выражение.
- Фу! - заметил Франк Браун,- как она только могла!
- Но тут как раз подвернулся удобный случай, что его превосходительство должен был поехать в Берлин на интернациональный гинекологический конгресс. Здесь, в столице, представится несомненно гораздо более богатый выбор: кроме того, нужно полагать, что и понятия здесь не такие отсталые, как в провинции. Даже в этих кругах здесь, наверное, не такой суеверный страх перед всем новым и, наверное, больше практического понимания материальных выгод и больше идеального интереса к науке.
- Особенно последнего,- подчеркнул Франк Браун. Доктор Петерсен согласился с ним. Положительно невероятно, с какими устарелыми воззрениями пришлось им столкнуться в Кельне. Любая морская свинка, любая обезьяна бесконечно разумнее и понятливее, чем все эти женщины. Он совершенно отчаялся в высоком интеллекте человека. Но он надеется: его непоколебленная вера снова укрепится здесь.
- Без всякого сомнения,- подтвердил Франк Браун.- Действительно, было бы величайшим позором, если бы берлинские проститутки спасовали перед обезьянами и морскими свинками. Скажите, когда придет дядюшка? Он уже встал?
- Давно уже,- любезно ответил ассистент.- Его превосходительство уже вышел - у него в десять часов аудиенция в министерстве.
- Ну, а потом? - спросил Франк Браун.
- Я не знаю, сколько он там пробудет,- ответил доктор Петерсен.- Во всяком случае, его превосходительство просил меня ждать его в два часа на заседании конгресса. В пять часов у него опять важное свидание здесь, в отеле, с несколькими берлинскими коллегами. А в семь часов его превосходительство будет обедать у ректора. Быть может, вы в этот промежуток его повидаете...
Франк Браун задумался. В сущности, ему было очень приятно, что его дядюшка был занят весь день: ему не нужно было и думать о нем.
- Будьте добры передать дядюшке,- сказал он,- что мы встретимся с ним в одиннадцать часов вечера здесь внизу, в отеле.
- В одиннадцать? - Ассистент сделал очень озабоченное лицо.- Не слишком ли поздно? Его превосходительство ложится уже в это время спать. И особенно после такого утомительного дня!
- Его превосходительству придется лечь сегодня немного позднее. Будьте добры передать ему это,- категорически заявил Франк Браун.- Одиннадцать часов совсем не поздно для наших целей, скорее даже немного рано. Назначим же лучше в двенадцать. Если бедный мой дядюшка слишком устанет, он может до тех пор немного поспать. А теперь, доктор, будьте здоровы, до вечера.- Он встал, поклонился и вышел.
Он закусил губу и почувствовал вдруг, как глупо было все то, что он тут болтал добродушному доктору. Как мелочна была его ирония, как дешевы все его остроты. Ему стало стыдно. Все нервы его требовали какого-нибудь дела, а он болтал чепуху; его мозг излучал искры, а он делал потуги на остроумие.
Доктор Петерсен долго смотрел ему вслед.
- Какой он заносчивый,- сказал он сам себе.- Даже руки мне не подал.- Он налил себе еще кофе, подбавил молока и намазал аккуратно бутерброд. А потом подумал с искренним убеждением: заносчивость к добру не ведет.
И, как нельзя больше удовлетворенный своей обывательской мудростью, он стал есть хлеб и поднес ложку к губам.

Был почти час ночи, когда явился Франк Браун.
- Прости, дядюшка,- сказал он небрежно.
- Да, племянничек,- заметил тайный советник,- ты долго заставляешь себя ждать.
Франк Браун широко раскрыл глаза:
- Я был очень занят, дядюшка. Впрочем, ведь ты тут ждал не из-за меня, а из-за своих собственных планов.
Профессор посмотрел на него недовольно:
- Послушай...- начал он было. Но овладел собою.- Но, впрочем, оставим это. Благодарю тебя во всяком случае, что ты приехал помочь мне. Ну, пойдем.
- Нет,- заявил Франк Браун все с тем же ребяческим упрямством.- Мне хочется выпить сначала стакан виски, у нас еще времени много.
Доводить все до крайних пределов было в его натуре. Чувствительный к малейшему слову, к малейшему признаку упрека, он все же любил быть упрямым до дерзости со всеми, с кем встречался. Он постоянно говорил самую грубую правду, а сам не мог переносить даже намека на нее.
Он чувствовал, правда, что задевает старика. Но именно тот факт, что дядюшка его рассердился, что он так серьезно и даже трагически относится к его ребяческим выходкам,- это именно и оскорбляло его. Ему казалось чуть ли не унизительным, что профессор не понимает его, что не может проникнуть в его белокурую упрямую голову, и он невольно должен был с этим бороться, должен был доводить до конца свои капризы. Ему пришлось еще плотнее надвинуть на себя маску и идти по тому пути, который он обрел на Монмартре: "Epater les bourgeois!" Он медленно опорожнил стакан и поднялся небрежно, точно меланхоличный принц, которому скучно.
- Ну, если хотите! - Он сделал жест, точно говорил с кем-то, стоящим гораздо ниже его.- Кельнер, прикажите подать экипаж.
Они поехали. Тайный советник молчал; его нижняя губа свешивалась вниз, а на щеках под глазами виднелись большие мешки. Огромные уши выдавались в обе стороны; правый глаз отливал каким-то зеленоватым блеском. "Он похож на сову,- подумал Франк Браун,- на старую уродливую сову, которая ждет добычи".
Доктор Петерсен сидел напротив на скамеечке, широко раскрыв рот. Он не понимал всего этого, этого непозволительного отношения племянника к его превосходительству.
Но молодой человек скоро обрел свое обычное равновесие. "Ax, к чему сердиться на старого дядюшку? Ведь и у него есть свои хорошие стороны".
Он помог выйти профессору из экипажа.
- Приехали! - воскликнул он.- Пожалуйста. На большой вывеске, освещенной дуговым фонарем, красовалось "Кафе Штерн". Они вошли, прошли мимо длинных рядов маленьких мраморных столиков, через толпу кричавших и шумевших людей. Найдя наконец свободное место, они уселись.
Здесь был целый базар. Вокруг сидело множество проституток, разряженных в пух и прах, с огромными шляпами, в пестрых шелковых блузках. Исполинские груды мяса, ожидавшие покупателя, точно разложенные во всю ширь, как в окнах мясной.
- Это хорошее заведение? - спросил тайный советник.
Племянник покачал головою.
- Нет, дядюшка, далеко нет, мы едва ли даже найдем тут, что нам нужно. Здесь еще все хорошо. Нам придется спуститься пониже.
Позади у рояля сидел человек в засаленном потертом фраке и играл непрерывно один танец за другим. По временам посе­тители были недовольны его игрой. Пьяные начинали кричать. Но явился директор и заявил, что ничего подобного не должно иметь места в приличном учреждении.
Тут было много приказчиков, несколько мирных обывателей из провинции; они казались самим себе очень передовыми людьми и до крайности безнравственными в своих разговорах с проститутками. А между столами шныряли неаппетитные кель­неры, подавали стаканы и чашки. А иногда и большие графины с водой.
К их столику подошли две женщины, попросили угостить их кофе. Бесцеремонно уселись и заказали.
- Быть может, блондинка,- шепнул доктор Петерсен.
Но Франк Браун покачал головою.
- Нет, нет, совсем не то, что нам нужно. Это только мясо. Тогда уж лучше остаться вам с обезьянами.
Он обратил внимание на одну маленькую женщину, сидев­шую сзади, поодаль. Она была смуглая, с черными волосами; глаза ее горели огоньками сладострастия. Он встал и знаком отозвал ее в коридор. Она отошла от своего собеседника и по­дошла к нему.
- Послушай-ка...- начал он. Но она поспешно ответила:
- Не сегодня, у меня уже есть кавалер. Завтра, если хо­чешь.
— Брось его,- настаивал он,- Пойдем, возьмем кабинет.
Это было очень заманчиво.
- Завтра, нельзя ли, миленький, завтра? - спросила она.- Я, право, не могу сегодня, это старый клиент, он платит двадцать марок.
Франк Браун взял ее за руку.
- Я заплачу больше, гораздо больше, понимаешь? Ты мо­жешь сделать карьеру! Это не для меня, а для старика, вот ви­дишь там. И дело совсем особенное.
Она замолчала и посмотрела на тайного советника.
- Вот этот? - спросила она разочарованно.- Чего же он хочет?
- Люси! - закричал ее спутник.
- Иду, иду,- ответила она.- Ну, так еще раз - сегодня я не могу. А завтра поговорим, если хочешь. Приходи сюда в это время.
- Глупая женщина,- пробормотал он. Она сказала:
- Не сердись. Он убьет меня, если я с ним не пойду. Он всегда такой, когда напивается. Приходи завтра, слышишь? И оставь старика, приходи один. Тебе не нужно даже платить, если не можешь.
Она оставила его и подбежала к своему старику. Франк Браун видел, как черный господин начал ее упрекать. О, да, она должна остаться верной ему, по крайней мере на эту ночь.
Он медленно пошел по зале, разглядывая женщин. Но не нашел ни одной, которая показалась бы ему более или менее подходящей. Повсюду были еще видны следы буржуазной по­рядочности, какое-то воспоминание о принадлежности к обще­ству. Нет, нет, тут не было ни одной, которая освободилась бы от всего, которая дерзко, самоуверенно идет своей дорогой:
«Смотрите на меня - я проститутка». Он затруднялся даже оп­ределить точно, чего, в сущности, он искал. Он это только чув­ствовал. Она должна быть такой, думал он, должна принадле­жать сюда и никуда больше. Не как все эти, которых привела сюда какая-нибудь слепая случайность. Все эти с тем же успе­хом могли бы стать порядочными женщинами, работницами, горничными, манекенщицами или даже телефонистками, если бы только ветер жизни подул в другую сторону. Все они были проститутками только потому, что их делала ими грубая живот­ность мужчин.
Нет, нет, та, которую он искал, должна быть проституткой потому, что не может быть никем другим. Потому что кровь ее так уж устроена, потому что каждый кусочек тела ее жаждет по­стоянно новых объятий, потому что в объятиях одного ее душа уже жаждет поцелуев другого. Она должна быть проституткой так же, как он... Он задумался: кто же он, в сущности?
Утомленно и нехотя он подумал: «Ну, так же как он - фан­тазером».
Он повернулся к столу.
- Пойдем, дядюшка, здесь нет ничего! Тайный советник запротестовал было, но племянник настаи­вал на своем.
- Пойдем, дядюшка,- повторил он, - я обещал тебе найти, что тебе нужно, и найду.
Они встали, расплатились и пошли по улице по направле­нию к северу.
- Куда же? - спросил доктор Петерсен. Франк Браун не ответил, он шагал вперед и рассматривал большие вывески кафе. Наконец остановился.
- Здесь,- сказал он.
В грязном кафе не было даже никакой претензии на внеш­ний лоск. Правда, здесь стояли посредине маленькие белые мраморные столики, по стенам - красные плюшевые диваны. Здесь тоже горели повсюду электрические лампы и тоже шны­ряли неряшливые кельнеры в засаленных фраках. Но все это производило впечатление, как будто и не хочет быть ничем иным, чем кажется.
Здесь было накурено, душно, но все, что дышало здесь, чув­ствовало себя, однако, свободно и приятно в этой атмосфере. Не церемонились, держали себя так, как хотели.
За соседним столиком сидели студенты. Пили пиво, переки­дывались циничными замечаниями с женщинами. Цинизм их не знал пределов: из уст лился целый поток грязи. Один из них, ма­ленький, толстый, с бесчисленными шрамами на лице, казался неисчерпаемым. А женщины ржали, покатывались со смеху и громко визжали.
Кругом у стен сидели сутенеры и играли в карты или же молча смотрели по сторонам и насвистывали в такт пьяным му­зыкантам, пили водку. По временам с улицы заходила какая-нибудь проститутка, подходила к одному из них, говорила не­сколько слов и вновь исчезала.
- Вот тут хорошо,- заметил Франк Браун. Он кивнул кель­неру, заказал вишневую воду и велел ему позвать к столу не­скольких женщин.
Подошли четыре. Но только они сели, как он увидел еще одну, выходившую как раз из кафе. Высокая, стройная женщи­на в белой шелковой блузе; из-под небольшой шляпы выбива­лись пряди огненно-красных волос. Он быстро вскочил и бро­сился за нею на улицу.
Она перешла дорогу, небрежно, медленно, слегка покачивая бедрами. Повернула налево, зашла в ворота, над которыми кра­совался красный транспарант. «Танцевальный зал Северный полюс»,- прочел он.
Он последовал за ней по грязному двору и почти одновре­менно с ней вошел в закопченный зал. Но она не обратила на него ни малейшего внимания, остановилась и посмотрела на пляшущую толпу.
Тут кричали, шумели, высоко поднимали ноги - и мужчины и женщины. Плясали с такой яростью, что подымали целые столбы пыли; кричали в такт музыке. Он стал смотреть на новые танцы - кракетт и ликетт, которые видел в Париже на Монмартре и в Латинском квартале. Но там все было как-то легче, грациознее, веселее и изящнее. А здесь грубо, ни следа того, что Мадинетт называла «flou». Но в бешеной пляске чув­ствовалась разгоряченная кровь, дикая страсть, наполнившая собою весь низкий зал...
Музыка замолкла, в грязные потные руки стал собирать танцмейстер деньги - с женщин, но не с мужчин. Потом этот герой предместья подал знак оркестру начинать снова.
Но они не хотели рейнлендера. Они кричали что-то капель­мейстеру, хотели заставить его прекратить музыку. Но она не замолкала и точно боролась с залою, чувствуя себя в безопас­ности там, наверху, за балюстрадой.
Они обрушились на танцмейстера. Тот знал своих жен­щин и мужчин, не испугался их пьяных криков и угрожающе поднятых кулаков. Но он знал все-таки, что уступить не ме­шает.
- Эмиль! - закричал он наверх.- Играйте Эмиля! Толстая женщина в огромной шляпе подняла руки и обвила их вокруг пыльного фрака танцмейстера.
- Браво, Густав, вот это так!
Его оклик тотчас же успокоил недовольную толпу. Они рас­смеялись, закричали «браво» и стали похлопывать его снисходи­тельно по плечу.
Начался вальс.
- Альма! - закричал кто-то посреди зала.- Альма, сюда! - Он оставил свою партнершу, подбежал и схватил за руку рыжую проститутку. Это был маленький черный парень с гладко прилизанными на лбу волосами и с блестящими глазами.- Идем же! - крикнул он и крепко обнял ее за талию.
Проститутка начала танцевать. Еще наглее, чем другие, за­кружилась она в быстром вальсе. Через несколько тактов она совсем оживилась, раскачивала бедрами, опрокидывалась взад и вперед. Выставляя свое тело, соприкасалась коленями с кава­лером. Бесстыдно, грубо, чувственно.
Франк Браун услышал подле себя чей-то голос и увидел танцмейстера, который со своего рода восхищением смотрел на танцующую пару.
- Здорово она вертится!
«Она не стесняется»,- подумал Франк Браун. Он не спускал с нее глаз. Когда музыка замолкла, он быстро подошел к ней и положил ей на плечо руку.
- Сперва заплати! - закричал ему кавалер. Он дал ему монету. Проститутка быстро оглядела его с ног до головы. - Я живу недалеко,- сказала она,- минуты три, не больше...
Он перебил ее:
- Мне безразлично, где ты живешь. Пойдем! Тем временем в кафе тайный советник угощал женщин. Они пили шерри-бренди и попросили его заплатить за них по старому счету: за пиво, еще за пиво, потом за пирожные и за чашку кофе. Тайный советник заплатил. А затем начал пытать счастье. Он мог предложить им кое-что интересное; кто из них захочет, пусть скажет. Если же на его выгодное предложе­ние согласятся две или три, или даже четыре, то пусть они кинут жребий.
Худощавая Женни положила руку к нему на плечо.
- Знаешь, старикашка, лучше уж мы сейчас кинем жребий. Это будет умнее. Потому что и я, и они все,- мы согласны на все, что бы ты ни предложил.
А Элли, маленькая блондинка с кукольной головкой, под­держала ее:
- Что сделает моя подруга, то сделаю и я. Нет ничего невозможного! Только бы получить деньжонок.- Она вско­чила с места и принесла кости.- Ну, дети, кто хочет кидать жребий?
Но толстая Анна, которую они называли «курицей», запро­тестовала.
- Мне всегда не везет,- сказала она.
- Быть может, ты заплатишь и другим, тем, что не вы­тянут?
- Хорошо,- согласился тайный советник,- по пяти марок каждой.
Он выложил на стол три монеты.
- Какой ты хороший! - похвалила его Женни и, чтобы подкрепить свою похвалу, заказала еще шерри-бренди. Она как раз и выиграла. Взяла три монеты и протянула их подругам:
— Вот вам в утешение, а ты, старикашка, выкладывай; впрочем, я заранее согласна на все!
- Ну, так слушай, голубушка,- начал тайный советник,- речь идет о довольно-таки необычном деле...
- Не стесняйся, лысенький! - перебила его проститутка.- Мы давно уже не девочки, и уж во всяком случае не я, длинная Женни! Разные, конечно, бывают мужчины, но у кого есть опыт, того ничем не удивишь.
- Вы не понимаете меня, милая Женни,- сказал профес­сор,- я отнюдь не требую от вас ничего особенного, дело идет просто-напросто о чисто научном эксперименте.
- Знаю, знаю! - взвизгнула Женни.- Знаю! Ты доктор, на­верное. У меня уже был раз такой, он всегда начинал с науки, это самые большие свиньи! Ну, за твое здоровье, старикашка, я не имею ничего против. Мною ты будешь доволен!
Тайный советник чокнулся с нею.
- Я очень рад, что у тебя нет никаких предрассудков, мы с тобою скоро сойдемся. Короче говоря, дело идет об опыте ис­кусственного оплодотворения.
- О чем? - перебила Женни.- Об искусственном оплодо­творении? Какое же тут особое искусство? Ведь это всегда очень просто!
А черная Клара захохотала:
- Мне бы, во всяком случае, было бы приятнее искусствен­ное бесплодие!
Доктор Петерсен пришел на помощь своему патрону.
- Разрешите мне им объяснить?
И когда профессор утвердительно кивнул головой, он про­чел им небольшую лекцию об их планах и достигнутых резуль­татах и о возможностях в будущем. Он подчеркнул особенно выразительно, что опыт совершенно безболезнен и что все жи­вотные, над которыми до сих пор проводились эти опыты, всег­да чувствовали себя превосходно.
- Какие животные? - спросила Женни. Ассистент ответил:
- Ну, крысы, обезьяны, морские свинки. Она вскочила.
- Как? Морские свинки! Я, может быть, правда свинья, по­жалуй и грязная! Но морской свиньей меня не называл еще никто! А ты, плешивый, хочешь еще обращаться со мной как с морской свиньей? Нет, дорогой мой, на это я не пойду!
Тайный советник попробовал ее успокоить и налил ей еще рюмку.
- Пойми же, дитя мое...- начал он. Но она не дала ему говорить.
- Я понимаю прекрасно! - закричала она.- Чтобы я по­зволила делать с собою то, что вы делаете с грязными животны­ми! Чтобы вы мне впрыскивали всякую дрянь, а в конце концов сделали бы какую-нибудь вивисекцию? - Она не унима­лась и вся покраснела от злобы и возмущения.- Или чтобы я родила какое-нибудь чудовище, которое вы стали бы показы­вать людям за деньги?! Ребенка с двумя головами и крысиным хвостом? Или чтобы он походил на морскую свинью? Я знаю, знаю, откуда они берут этих чудовищ в паноптикуме, вы, на­верное, агенты от них!? И чтобы я согласилась на искусствен­ное оплодотворение?! Вот тебе, старая свинья, твое искусствен­ное оплодотворение! - Она вскочила с места, перегнулась через стол и плюнула тайному советнику прямо в лицо. Потом взяла рюмку, спокойно выпила коньяк, быстро повернулась и с гор­дым видом отошла.
В эту минуту в дверях показался Франк Браун и подал им знак следовать за ним.
- Подите-ка, господин доктор, подите-ка сюда поскорее! - взволнованно крикнул ему доктор Петерсен, помогая в то же время профессору вытереться.
- В чем дело? - спросил референдарий, подойдя к столу. Профессор искоса посмотрел на него злым, недовольным, как ему показалось, взглядом. Три проститутки стали кричать взапуски, между тем как доктор Петерсен объяснял ему, что без него произошло.
- Что же теперь делать? - заключил он. Франк Браун пожал плечами.
- Делать? Ничего. Заплатить и уйти, больше ничего. Да к тому же я уже нашел, что нам нужно.
Они вышли на улицу. Перед выходом стояла рыжая девуш­ка, она зонтиком подозвала экипаж. Франк Браун подсадил ее и помог сесть профессору и его ассистенту. Потом крикнул ку­черу адрес и сел тоже.
- Позвольте, господа, вас представить друг другу,- сказал он.- Фрейлейн Альма, его превосходительство тайный совет­ник тен-Бринкен, доктор Карл Петерсен.
- Ты с ума сошел? - закричал на него профессор.
- Нисколько, дядюшка,- спокойно ответил племянник.- Ведь все равно, если фрейлейн Альма пробудет долгое время у тебя в доме или в клинике, она узнает твое имя, хочешь ты того или нет.- Он повернулся к девушке.- Простите, фрей­лейн Альма, мой дядюшка действительно слишком соста­рился!
В темноте он не видел, но слышал, как в бессильной ярости сжимались его толстые губы. Ему это было приятно, он ждал, чтобы дядюшка обрушился на него.
Он ошибся. Тайный советник ответил спокойно:
— Ты, значит, рассказал ей уже, в чем дело? Франк Браун рассмеялся ему прямо в лицо.
- Ничего подобного! Я не говорил с нею ни слова об этом. Я прошел с фрейлейн Альмой всего несколько шагов и не ска­зал с нею больше десяти слов. А до того я видел, как она тан­цевала.
- Но, господин доктор,- прервал его ассистент,- ведь пос­ле того, чему мы сейчас были свидетелями...
- Дорогой Петерсен,- сказал Франк Браун несколько свы­сока,- успокойтесь. Я убедился, что эта барышня именно то, что нам нужно. По-моему, этого совершенно достаточно.
Экипаж остановился перед рестораном. Они вышли. Франк Браун потребовал отдельный кабинет, и кельнер проводил их. Он подал ему карточку вин, и Франк Браун заказал две бутыл­ки Pommeri и бутылку коньяку.
- Только поскорее, пожалуйста! - сказал он. Кельнер при­нес вино и удалился.
Франк Браун закрыл дверь. Потом подошел к девушке.
- Пожалуйста, фрейлейн, снимите шляпу.
Она сняла шляпу; дикие, освобожденные от шпилек волосы рассыпались во все стороны по лбу и щекам. Ее лицо было почти прозрачного цвета, как у всех рыжих женщин, только кое-где виднелись небольшие веснушки. Глаза сверкали зеле­новатым блеском, а небольшие блестящие зубы вырисовывались между тонкими синеватыми губами. На всем лежал отпечаток всепоглощающей, почти неестественной чувствен­ности.
- Снимите блузу,- сказал он.
Она молча повиновалась. Он расстегнул пуговицы на плечах и спустил с нее сорочку.
Франк Браун посмотрел на дядюшку.
- Я думаю достаточно,- сказал он.- Остальное вы и так видите. Бедра ее не оставляют желать ничего лучшего.- Он по­вернулся снова к девушке.- Благодарю вас, Альма, можете одеться!
Девушка повиновалась, взяла бокал, который он ей протя­нул, и опорожнила его. И с этой минуты он стал следить за тем, чтобы ее бокал ни на секунду не оставался пустым.
Он начал говорить. Рассказывал о Париже, говорил о краси­вых женщинах в «Moulin de la Galette», «Elisee Monmartre», опи­сывал подробно, как они выглядят, рассказывал об их ботинках, об их шляпках и платьях. Потом обратился к Альме.
- Знаете, Альма, ведь это прямо безобразие, что вы тут бе­гаете. Не обижайтесь на меня только. Ведь вы же нигде не по­казываетесь. Были вы хоть в Унион-баре или в Аркадии?
Нет, она еще не была. Она не была даже в Залах Амура. Как-то один кавалер взял ее с собою на бал, но когда на следующий вечер она пришла туда одна, ее не впустили. Нужно иметь подходящий туалет.
- Конечно, нужно! - подтвердил Франк Браун. Неужели она думает, что добьется чего-нибудь здесь, в этих кафе? Она рассмеялась:
- Ах, в конце концов не все ли равно... Мужчины всегда ведь мужчины!
Но он не унимался, принялся рассказывать о всяких чудес­ных историях, о женщинах, которые нашли свое счастье в боль­ших бальных залах. Говорил ей о жемчужных нитях, об огром­ных бриллиантах, рассказывал об экипажах, о блестящих выез­дах. Потом вдруг спросил:
- Скажите, вы уже давно так живете? Она спокойно ответила:
- Два года, с тех пор, как я ушла из дома.
Он принялся ее расспрашивать и шаг за шагом выпытал все, что хотел знать. Чокался с нею, подливал ей беспрестанно вина и незаметно для нее добавлял в шампанское коньяк.
Ей еще нет двадцати лет, она из Гальберштадта. Ее отец, булочник, честный, порядочный, также и мать и шестеро братьев и сестер. Она, как только кончила школу, через несколько дней после конфирмации сошлась с одним человеком, с одним из подмастерьев отца. Любила ли она его? Ничуть не бывало, то есть почти нет, только разве, когда...
Да, а потом был еще один и еще. Отец бил ее и мать тоже, но она каждый день убегала и проводила все ночи вне дома. Так продолжалось несколько лет, пока в один прекрасный день родители не выгнали ее из дома. Она заложила часы и уехала в Берлин. И вот теперь она здесь.
Франк Браун заметил:
- Да, да, такие-то дела.- Потом продолжал: - Но сегодня пробил для вас счастливый час!
- Вот как? - спросила она.- Неужели? - Ее голос звучал как-то хрипло.- Мне ничего не нужно, только мужчину, ниче­го больше!
Но он знал, как к ней подойти.
- Но, Альма, вам ведь приходится довольствоваться всяким мужчиной, который вас хочет! Разве бы вам не хотелось» чтобы это было наоборот? Чтобы вы сами могли брать того, кто вам понравится?
Ее глаза засверкали.
- Да, этого мне бы очень хотелось!
Он засмеялся:
— Разве вам никогда не встречался на улице кто-нибудь, кто бы вам очень нравился? Разве не было бы великолепно, если бы вы сами могли выбирать?
Она засмеялась в свою очередь.
- Тебя, милый, я уж наверное бы выбрала...
- И меня,- подтвердил он,- и всякого, кого бы ты захоте­ла! Но это ты сможешь делать только тогда, когда у тебя будут деньги. И вот поэтому-то я и говорю, что сегодня для тебя счастливый день. Ты можешь, если захочешь, заработать сегод­ня много денег.
- Сколько же? - спросила она. Он ответил:
- Во всяком случае, достаточно, чтобы купить себе самые красивые платья, чтобы перед тобою открылись двери самых лучших и самых шикарных кафе. Сколько? Ну, скажем, тысяч десять или даже двенадцать.
- Что? - перебил его ассистент.
А профессор, который даже и не помышлял о такой сумме, сказал:
- По-моему, ты немного бесцеремонно распоряжаешься чужими деньгами!
Франк Браун весело рассмеялся:
- Послушай, Альма, как господин тайный советник уди­вился, услышав про деньги, которые он должен тебе заплатить. Но я тебе говорю: дело не в деньгах. Ты ему поможешь, значит, и он тебе должен помочь. Ну, хочешь - пятнадцать тысяч?
Она удивленно посмотрела на него:
- Да, но что я должна сделать?
- Тут-то и начинается самое смешное,- сказал он.- В сущности, тебе делать ничего не нужно. Только немного мол­чать, вот и все. Твое здоровье!
Она выпила.
- Молчать? - весело вскричала она.- Молчать-то я не особенно люблю. Но если нужно - за пятнадцать тысяч. Она выпила вино, и он снова наполнил бокал.
- Это очень интересная история,- начал он.- Есть один господин, он граф, или, вернее, даже принц. Красивый малый, он, наверное, тебе очень бы понравился. Но, к сожалению, ты не сумеешь его увидеть - он сидит в тюрьме, и его скоро каз­нят. Бедный малый, он, в сущности, так же невинен, как ты или я. Он только вспыльчив немного. И вот поэтому-то и про­изошло все несчастье. В пьяном виде он поссорился и застре­лил своего лучшего друга. И теперь его скоро казнят.
- При чем же тут я? - спросила она поспешно. Ее ноздри раздувались, в ней пробудился уже интерес к этому чудесному принцу.
- Да видишь ли,- продолжал он»- ты должна помочь ис­полнить его последнюю волю.
- Да, да,- быстро закричала она,- я понимаю! Он хочет еще раз побыть с женщиной, не так ли? Я сделаю это, сделаю с удовольствием.
- Браво, Альма,- похвалил Франк Браун,- ты добрая де­вушка. Но дело не так просто. Послушай, что я тебе расскажу. Итак, когда он заколол своего друга, то есть застрелил, хотел я сказать, он бросился к своим близким, он думал найти у них защиту, думал, что они помогут ему бежать. Но они не сдела­ли этого. Они знали, что он страшно богат, и поняли, что им представился удобный случай завладеть его состоянием. Они позвали полицию.
- Черт бы побрал их! - с негодованием вставила Альма.
- Да, не правда ли,- продолжал он,- это была страшная подлость?! Ну, так вот, его посадили в тюрьму, и что же, ты ду­маешь, хочет сделать теперь этот принц?
- Отомстить? - ответила она быстро.
- Правильно, Альма, ты недаром начиталась романов. Он решил отомстить этим предателям-родственникам. Но он мо­жет отомстить им, только лишив их наследства. Ты пони­маешь?
- Конечно, понимаю,- сказала она.- Эти негодяи не должны получить ничего. И вполне правильно будет.
- Но как это сделать? - продолжал он.- Вот в чем вопрос! После долгого размышления он нашел единственное средство: он только тогда может лишить родственников своих миллио­нов, если у него самого будет ребенок!
- Разве у принца есть уже ребенок? - спросила она.
- Нет,- ответил он,- у него еще нет. Но ведь он еще жив. Он может еще...
Она задумалась, ее грудь порывисто подымалась и опуска­лась.
- Я понимаю,- сказала она,- я должна иметь ребенка от принца.
- Именно! - подтвердил он,- Ты согласна?
Она закричала:
- Да, да! - Она откинулась в кресле, вытянула ноги и ши­роко раскрыла объятия; от прически ее отделился тяжелый красный локон и упал на затылок. Она вскочила с места и снова опорожнила бокал.- Как здесь жарко,- сказала она.- Страшно жарко! - Она расстегнула блузу и стала обмахиваться носовым платком. Потом протянула ему свой стакан.- У тебя еще есть? Выпьем же за здоровье принца!
Он чокнулся.
- Недурную историю наболтал ты ей тут,- шепнул профес­сор племяннику,- Мне хотелось бы знать, как ты из нее выпу­таешься.
- Не бойся, дядюшка,- ответил тот,- впереди еще целая глава.- Он снова обратился к девушке: - Так, значит, по ру­кам, Альма, ты нам поможешь? Но есть одна маленькая за­гвоздка. Дело в том, что, как ты знаешь, барон в тюрьме. Она перебила его:
- Барон? Я думала, он принц.
- Принц,- поправился Франк Браун.- Но когда он инког­нито, он именует себя только бароном: такова уже мода у прин­цев. Итак, его высочество...
Она прошептала:
- Он даже высочество?
- Ну да,- ответил он,- императорское и королевское вы­сочество! Но ты должна дать клятву, что никому об этом не скажешь ни слова, ни одному человеку. Так вот, значит, принц сидит в тюрьме, его сторожат очень строго. К нему никого не пускают, только его адвоката. Совершенно немыслимо ввести к нему женщину.
- Ax! - вздохнула она. Ее интерес к несчастному принцу, видимо, упал.
Но Франк Браун не обратил на это внимания.
- Но,- продолжал он, не смущаясь, декламировать с повы­шенным пафосом,- в страшном горе, в бесконечном отчаянье и в своей неутолимой жажде мести он вспомнил вдруг о чудес­ных опытах его превосходительства действительного тайного советника профессора доктора тен-Бринкена, этого светила науки. Молодой, красивый принц, который в расцвете лет сво­их теперь должен сказать «прости» всему миру, помнил еще с детства доброго старого господина, который ухаживал за ним, когда у него был коклюш, и который приносил ему тогда много раз конфеты. Вот он сидит. Альма. Взгляните на него: он ору­дие мести несчастного принца! - И великолепным жестом он указал на своего дядю.- Этот достопочтенный господин,- про­должал он,- опередил на много лет свое время. Как появляют­ся дети на свете, ты, Альма, знаешь, конечно. Но ты не знаешь тайны, которую открыл этот благодетель рода человеческого. Тайны рождать детей без того, чтобы мать и отец друг с другом виделись даже. Благородный принц будет спокойно сидеть в тюрьме или покоиться в холодном гробу, а между тем при бла­госклонном содействии этого почтенного господина и при участии уважаемого доктора Петерсена ты станешь матерью его ребенка.
Альма взглянула на тайного советника: эта внезапная пере­мена фронта, эта неприятная смена красивого, благородного, обреченного на смерть юного принца на старого и безобразного профессора ей не понравилась. Франк Браун заметил это, но постарался тотчас же рассеять все ее сомнения.
- Ребенок принца. Альма, и твой ребенок должен будет по­явиться на свет в полнейшей тайне. Его необходимо строго схо­ронить, пока он не вырастет, чтобы защитить его от интриг и нападок злых родственников. Он будет, конечно, тоже принц, как и отец его.
- Мой ребенок - принц?! - прошептала она.
- Да, разумеется,- подтвердил он.- Или, быть может, принцесса. Это предсказать очень трудно. У него будут двор­цы и огромные земли и много миллионов. Но ты не долж­на становиться потом у него на пути, не должна навязы­вать ему своего материнства, не должна его компрометировать.
Это подействовало: по щекам девушки катились крупные слезы. Она вошла уже в новую роль, испытывала уже теперь мучительную тихую скорбь по любимому ребенку. Она была проституткой, но ее ребенок будет принцем! Разве посмеет она приблизиться к нему? Она будет молча терпеть, только молиться будет она за ребенка. Он никогда не узнает, кто его мать...
Она громко зарыдала; все тело ее сотрясалось. Она броси­лась на стол, закрыла лицо руками и горько заплакала. Ласково, почти нежно отвел он от лица ее руки и погладил дикие, растрепавшиеся локоны. Он сам почувствовал вкус того сентиментального лимонада, который он тут развел. На минуту он показался ему совершенно реальным. - Магдалина,- прошептал он,- Магдалина... Она выпрямилась и протянула ему руку.
- Я обещаю вам, что не буду ему навязываться, никогда не подам о себе весточки. Но... но...
- В чем дело? - тихо спросил он.
Она взяла его за руки, упала перед ним на колени.
- Только одно, только одно! - закричала она.- Сумею ли я когда-нибудь посмотреть на него? Хоть издали, чтобы он не заметил?..
- Ну, скоро ли ты кончишь наконец эту комедию? - шеп­нул ему тайный советник.
Франк Браун недовольно посмотрел на него. Именно пото­му, что он чувствовал, как прав его дядя, именно поэтому его кровь так возмутилась.
Он прошипел:
— Молчи, старый дурак! Разве не видишь ты, как это краси­во? - Он нагнулся к девушке.- Ты увидишь его, увидишь свое­го юного принца. Я буду брать тебя с собой, когда он пойдет со своими гусарами. Или в театр, когда он будет сидеть в своей ложе, ты увидишь его.
Она не ответила ничего, но стиснула его руки и со слезами принялась их целовать. Потом он медленно поднял ее, осторожно посадил в кресло и снова налил ей вина. Целый бокал шампанского пополам с коньяком.
- Ну, ты согласна? - спросил он.
- Да,- тихо ответила она.- Я согласна, но что же все-таки должна я делать? Он засмеялся.
- Сперва мы составим маленький договор.- Он обратился к ассистенту.- Доктор, у вас найдется бумага? И перо? Прево­сходно. Ну, так пишите. Пишите в двух экземплярах.
Он начал диктовать. Нижеподписавшаяся добровольно отда­ет себя в распоряжение для опыта, который намеревается про­извести его превосходительство профессор тен-Бринкен. Она твердо обещает следовать в точности всем приказаниям этого господина. После родов она отказывается от всех притязаний на ребенка. За это его превосходительство обязывается внести на книжку нижеподписавшейся тотчас же пятнадцать тысяч марок и вручить ей книжку после разрешения от бремени. Он обязуется, далее, нести все издержки по ее содержанию и до родов выплачивать ей ежемесячно по сто марок карманных денег.
Он взял написанное и еще раз громко прочел.
- Но тут ведь ничего нет о принце? - заметила она.
- Конечно, нет,- ответил он.- Ни звука. Это должно быть строжайшей тайной.
Она понимала это. Но было еще нечто, что ее беспокоило.
- Почему,- спросила она,- почему вы выбрали именно меня? Для бедного принца, наверное, всякая женщина сделала бы все, что в ее силах.
Он сразу не знал, что ей ответить. Этот вопрос застал его врасплох своей неожиданностью. Но он все же скоро нашелся.
- Да, знаешь ли,- начал он,- дело в следующем: принц в юности любил одну красавицу графиню. Любил ее так сильно, как может только любить настоящий принц. И она тоже люби­ла прекрасного благородного юношу. Но она умерла.
- Отчего она умерла? - спросила Альма.
— Она умерла от кори. И у этой прекрасной возлюбленной благородного принца были такие же золотисто-красные локо­ны, как у тебя. Вообще она очень на тебя похожа, и вот пос­ледняя воля принца - это то, чтобы мать его ребенка напоми­нала возлюбленную его юных дней. Он дал нам ее портрет и, кроме того, подробно описал ее; мы искали по всей Европе, но ничего подходящего не находили. И вот сегодня мы увида­ли тебя.
Она рассмеялась, польщенная.
- Неужели правда я так похожа на эту графиню?
- Как две капли воды! - ответил он.- Вы могли бы быть сестрами. Впрочем, мы и тебя снимем. Вот обрадуется принц, когда увидит твой портрет.
Он подал ей перо.
- Ну, подпиши!
Она взяла перо и бумагу. «Ал...» - начала она. Что-то попало на перо. Она взяла салфетку и обтерла перо.
- Черт побери,- пробормотал Франк Браун.- Мне только сейчас пришло в голову, что она несовершеннолетняя. В сущ­ности говоря, нам следовало бы еще иметь подпись и ее отца. А впрочем, для нас и этого договора будет достаточно. Пиши же,- громко сказал он.- Как фамилия твоего отца?
Она ответила:
- Мой отец булочник Рауне в Гальберштадте. И она подписала свою фамилию.
Франк Браун взял из ее руки бумагу. Опустил и снова под­нял, пристально посмотрел на нее.
- Господи! - вскричал он.- Это уже... это...
- В чем дело? - спросил ассистент. Он протянул ему договор.
- Посмотрите, посмотрите, прочтите-ка подпись. Доктор Петерсен посмотрел на бумагу.
- Ну? - удивленно спросил он.- В чем дело? Я не нахожу ничего странного.
- Нет-нет, вы, конечно, этого не поймете,- воскликнул Франк Браун.- Передайте-ка договор профессору. Прочтите-ка, дядюшка.
Профессор прочел подпись. Девушка забыла дописать до конца свое имя. На бумаге стояло - Ал Рауне.
- Да-да, замечательная случайность,- заметил профессор. Он аккуратно сложил бумагу и положил ее в боковой кар­ман.
Но племянник воскликнул:
- Случайность! Прекрасно, пусть будет случайность. Все, что удивительно и таинственно, для вас только случайность? - Он позвал кельнера.- Вина, еще вина,-закричал он.-Дайте мне пить. Альма Рауне, Ал-Рауне, за твое здоровье.
Он сел на стол и перегнулся к профессору.
- Ты помнишь, дядюшка, старого коммерции советника Бруннера из Кельна? И его сына, которого он назвал Марко? Он был со мною в одном классе. Хотя и был на два года старше меня. Назвав его Марко, отец просто хотел сострить: его сын назывался теперь Марко Бруннер, так же, как известная марка рейнвейна. Ну, а теперь начинается случайность. Старый коммерции советник - самый трезвый человек во всем мире, его жена тоже, тоже и все его дети. По-моему, в их доме никогда не пили ничего кроме воды, молока, чая и кофе. Пил один только Марко. Начал пить, когда был еще в школе; мы часто приносили его домой пьяным. Потом он стал поручиком и лей­тенантом. Тогда началось уже как следует. Он пил, пил все больше и больше, натворил глупостей, его прогнали из полка. Трижды помещал его старик в санаторий, но через несколько недель он становился еще более горьким пьяницей, нежели раньше. А вот две случайности: он, Марко Бруннер, пил Маркобруннер. Это стало для него idee fixe, он бегал по всем ресто­ранам, искал эту марку, ездил по Рейну и выпивал все, что на­ходил в ресторанах. Он мог себе это позволить, у него были свои деньги от бабушки. «Алло! - кричал он очень часто.- Маркобруннер поглотит Марко Бруннера! Почему? Потому что Марко Бруннер поглощает Маркобруннер». И люди смеялись над его остротами. Все только одно остроумие, все только слу­чайность, как и вся жизнь - одна сплошная случайность! Но я знаю, что старый коммерции советник отдал бы много сотен тысяч, лишь бы вернуть свою неудачную остроту, знаю также, что он себе никогда не простит, что назвал своего бедного сына Марко, а не Гансом или Петером. А тем не менее это случай, глупый, причудливый случай, все равно, как подпись этой невесты принца.
Девушка встала и, шатаясь, облокотилась на стул.
- Невеста принца,- повторила она,- дайте-ка мне сюда принца! - Она взяла бутылку коньяку и налила себе полный стакан.- Я хочу принца, слышите? За твое здоровье, дорогой принц!
- Его, к сожалению, нет,- сказал доктор Петерсен.
- Нет? - рассмеялась она.- Нет! Так пусть будет другой! Да! Ты, или ты, или даже ты, старикашка! Безразлично, лишь бы мужчина! Она сорвала с себя блузку, спустила юбку, рас­стегнула корсаж и бросила его в зеркало.- Мужчину...
- Постыдись,- заметил доктор Петерсен,- разве делает так невеста? - Но взгляд его с жадностью был устремлен на ее полную грудь.
Она захохотала.
- Ах, что там, принц или не принц! Меня может взять вся­кий, кто только захочет! Мои дети, публичные дети, их может родить кто угодно, нищий и принц!
Все ее тело дрожало от страсти, грудь подымалась. Возбуж­денная чувственность гнала ее кровь по синеватым жилам, а ее взгляд, и дрожащие губы, и жаждущее тело - все кричало, пол­ное страсти: сюда, ко мне! Она не была уже проституткой; она, освобожденная от всех оболочек, свободная от всех пут и оков, была могучим прообразом женщины: пол с ног до головы.
- О, она действительно то, что нам нужно! - прошептал Франк Браун.- Земля-мать. Земля-мать...
Ею овладела дрожь. Ей стало холодно. Еле волоча ноги, она побрела к дивану.
- Не знаю, что со мною,- пробормотала она,- все вер­тится.
- Выпила лишнее,- поспешно объяснил Франк Браун.- Выпей еще и постарайся заснуть. Он поднес ей опять полный стакан коньяку.
- Да, я засну...- пробормотала она. Она бросилась на диван и подняла в воздух обе ноги. Гром ко захохотала, потом зарыдала и наконец тихо заплакала. Легла на бок и закрыла глаза.
Франк Браун подсунул ей под голову большую подушку и накрыл ее. Заказал кофе, подошел к окну и открыл его настежь. Но тотчас же снова закрыл, как только в комнату ворвался свет раннего утра.
Он отвернулся.
- Ну, господа, вы довольны этим объектом? Доктор Петерсен восторженным взглядом смотрел на про­ститутку.
- По-моему, она подойдет как нельзя лучше,- сказал он.- Ваше превосходительство, обратите внимание на ее те­лосложение - оно как бы предназначено для безукоризнен­ных родов.
Вошел кельнер и подал кофе. Франк Браун сказал:
- Протелефонируйте на станцию медицинской помощи. Пусть пришлют носилки. Наша дама тяжело захворала. Тайный советник удивленно посмотрел на него:
- Что должно это означать?
- Это должно означать,- засмеялся племянник,- что я кую гвозди с головками, дядюшка. Должно означать, что я думаю за тебя и, по-моему, думаю умнее тебя. Неужели ты во­ображаешь, что эта девушка, когда протрезвится, согласится поехать с тобою? Пока я опьянял ее словами и вином, не давал ей даже опомниться, до тех пор она соглашалась со всем. Но от вас она убежит через несколько шагов, несмотря на все деньги и на всех принцев. Поэтому-то и нужно ее теперь взять. Как только принесут носилки, вы, доктор Петерсен, должны, не медля ни минуты, отправиться с нею на вокзал; первый поезд, если не ошибаюсь, идет в шесть часов, вы поедете с ним. Возь­мите отдельное купе и уложите там пациентку, я думаю, она не проснется, а если и проснется, то дайте ей еще коньяку. Вы мо­жете даже влить в него несколько капель морфия, А вечером вы уже приедете в Бонн вместе с добычей. Телеграфируйте, чтобы вас ждал на вокзале экипаж профессора, отнесите девушку в карету и отвезите прямо в клинику. Раз она будет уже там, уйти ей будет не так-то легко - у вас для этого есть всевозможные средства.
- Но простите,- вставил ассистент,- ведь это же напоми­нает насильственный увоз.
- Хотя бы и так,- заметил Франк Браун.- Впрочем, ведь ваша буржуазная совесть спокойна: у вас имеется договор. А теперь не теряйте времени попусту,- делайте, что вам го­ворят.
Доктор Петерсен обернулся к патрону, который молча, за­думчиво стоял посреди комнаты. Взять ему купе первого клас­са? И какую комнату отвести девушке? Не лучше ли взять осо­бого служителя для нее? И может быть...
Между тем Франк Браун подошел к спящей девушке.
- Красивая девушка,- прошептал он.- Как золотые змей­ки ползут твои локоны!
Он снял с пальца тонкое золотое кольцо с маленькой жемчу­жиной. Взял ее руку и надел кольцо.
- Возьми его. Эмми Стенгоб дала его мне, когда меня от­равили ее дивные чары. Она была красива, сильна, была, как ты, странная женщина! Спи, дитя, пусть снится тебе твой принц и твой ребенок от принца! Он нагнулся и тихо поцело­вал ее в лоб.
Принесли носилки. Носильщики уложили спящую девушку, одели ее, закрыли шерстяным одеялом и вынесли. «Как труп»,- подумал Франк Браун. Доктор Петерсен простился и тоже вышел.

Они остались вдвоем. Прошло несколько минут, оба молча­ли. Потом тайный советник подошел к племяннику.
- Благодарю тебя,- сухо сказал он.
- Не стоит,- ответил племянник.- Я сделал это только потому, что мне самому доставило это удовольствие, было для меня хоть каким-нибудь развлечением. Я должен был бы тебе солгать, если бы сказал, что сделал это для тебя.
Тайный советник подошел вплотную к нему.
— Я так и думал. Между прочим, могу сообщить тебе но­вость, которая тебя, вероятно, заинтересует. Когда ты болтал тут о ребенке, мне пришла в голову одна мысль. Когда ре­бенок родится, я усыновлю его.- Он зло улыбнулся.- Вот видишь, дорогой мой племянник, твоя теория не совсем уж неправильна: это маленькое существо Альрауне, еще не рожденное, еще даже не зачатое, отнимает у тебя состояние.
Я сделаю его своим наследником. Тебе я сейчас говорю об этом только для того, чтобы ты не строил себе излишних ил­люзий.
Франк Браун почувствовал удар, но посмотрел профессору прямо в лицо.
- Хорошо, дядюшка,- сказал он спокойно,- ведь все рав­но в конце концов ты бы лишил меня наследства,- не правда ли?
Но профессор выдержал его взгляд и ничего не ответил.
Франк Браун продолжал:
- Ну, так было бы недурно, если бы мы сейчас свели наши счеты, я часто сердил тебя, огорчал - за это ты лишил меня на­следства: мы квиты. Но, согласись со мною, ведь эту мысль подал тебе я. И в том, что ты получил теперь возможность ее осуществить, ты тоже обязан целиком мне. Значит, ты должен теперь меня отблагодарить. У меня есть долги...
Профессор насторожился. По его лицу пробежала лег тень.
- Сколько? - спросил он. Франк Браун ответил:
- Не так уж много! Тысяч двадцать наберется, пожалуй. Он ждал, но профессор упорно молчал.
- Ну? - нетерпеливо спросил он. Старик ответил:
- То есть как это - ну? Неужели ты можешь думать серьезно, что я заплачу твои долги?
Франк Браун смотрел на него, в висках его стучало. Но он овладел собою.
- Дядюшка,- сказал он, и голос его слегка задрожал,- я бы тебя не просил, если бы мне не было нужно. Некоторые из моих долгов необходимо погасить теперь же. Среди них есть карточные долги, долги чести.
Профессор пожал плечами:
- К чему же ты играл?..
- Я сам это знаю,- ответил Франк Браун. Он все еще сдер­живался, напрягая все свои нервы.- Конечно, я не должен был этого делать. Но раз это сделано - я должен теперь заплатить. Еще одно - я не могу больше просить у матери. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что она делает для меня больше, чем в ее силах. К тому же она только недавно привела в порядок мои дела. В довершение всего она больна - словом, я не могу про­сить ее и не стану просить.
Тайный советник злорадно улыбнулся:
- Мне очень жаль твою бедную мать, но это отнюдь не за­ставляет меня изменить свое решение.
- Дядюшка! - вскричал Браун вне себя от этого холодного иронического голоса.- Дядюшка, ты не знаешь, что делаешь. В крепости я задолжал товарищам несколько тысяч и должен их заплатить еще на этой неделе. У меня также есть целый ряд мелких долгов разным людям, которые мне одолжили под чест­ное слово,- я не могу их обмануть. Я взял взаймы даже у ко­менданта, чтобы поехать сюда!..
- И у него? - перебил его профессор.
- Да, и у него! - повторил он.- Я ему наврал, что ты при смерти и что я должен быть подле тебя. Он согласился дать мне денег.
Тайный советник покачал головой.
- Ах, вот что ты ему рассказал! Ты истинный гений в наду­вательстве и обмане! Этому необходимо положить конец.
- Господи,- вскричал племянник,- будь же благоразумен, дядюшка. Мне нужны деньги, я погиб, если ты мне не помо­жешь.
Тайный советник ответил:
- Ну, разницы тут я особой не вижу. Ты и так уже погиб, порядочный человек из тебя никогда уже не выйдет.
Франк Браун схватился руками за голову.
- И это говоришь мне ты, ты?
- Конечно,- ответил профессор.- Куда ты девал все свои деньги? Ты тратишь их самым бессовестным образом.
Браун не выдержал:
- Может быть, дядюшка, но я никогда еще не брал их бес­совестным образом, как ты, например...
Он закричал: ему показалось, будто он поднял хлыст и опус­тил его прямо на уродливое лицо старикашки. Он почувство­вал, как попал в цель. Он почувствовал также, что хлыст про­свистел насквозь, не встретив преград, точно через клейкую грязь.
Спокойно, почти дружелюбно тайный советник ответил ему:
- Я вижу, ты все еще не поумнел. Позволь же твоему ста­рому дяде дать тебе добрый совет, быть может, он принесет тебе пользу. Если чего-нибудь хочешь от людей, то нужно усту­пать их некоторым слабостям, заметь себе это. И воспользуйся. Ты соглашаешься со мною, что я много приобрел. Я добился того, чего я хотел. Теперь же наоборот: ты просишь меня, но и не думаешь идти нужным путем. Не воображай, однако, доро­гой мой, что это может помочь тебе в чем-нибудь - у меня. Нет, нет! Но, быть может, это поможет тебе у других,- ты по­благодаришь меня за добрый совет.
Франк Браун заметил:
- Дядя, я пошел путем унижения. Сделал это первый раз в жизни; сделал, когда попросил тебя, попросил! Но еще раз этим путем я не пойду. Неужели ты хочешь, чтобы я еще боль­ше перед тобою унижался? Будет, довольно, дай же мне денег.
Тайный советник ответил:
- Я тебе предложу кое-что, дорогой. Только обещай спо­койно меня выслушать и не приходи в бешенство, что бы это ни было!
Браун сказал спокойно:
- Хорошо, дядюшка.
- Ну, слушай. Я тебе дам денег, столько, сколько тебе нужно, чтобы привести в порядок дела. Дам даже больше - относительно цифры мы уж сойдемся. Но мне ты нужен, нужен у меня в доме. Я постараюсь устроить так, чтобы тебя перевели ко мне в город, устрою так, чтобы тебя выпустили из крепости.
- Я с удовольствием! - ответил Франк Браун.- Мне без­различно, здесь ли я или там. Но сколько будет это длиться?
- Около года, пожалуй, даже меньше,- ответил профессор.
- Я согласен. Что же я должен делать?
— Почти ничего. Это просто маленькое побочное занятие, ты привык к нему, оно тебе не покажется трудным.
- В чем же дело? - настаивал Франк Браун.
- Видишь ли, дорогой мой,- продолжал тайный советник,- мне понадобится маленькая помощь для девушки, кото­рую ты для меня раздобыл. Ты прав: она от нас убежит. Для нее будет невыносимо скучно, и она, конечно, постарается сокра­тить время ожидания. Ты преувеличиваешь наши средства, ко­торыми мы сумеем ее удержать. В частной психиатрической ле­чебнице очень легко удержать человека, гораздо легче, чем в тюрьме или в остроге. К сожалению, однако, наше учреждение для этого не так хорошо приспособлено. Не могу же я запереть ее в террариум вместе с лягушками или в клетку с обезьянами или морскими свинками, правда?
- Конечно, дядюшка,- ответил племянник,- надо изобре­сти что-нибудь.
Старик кивнул головой.
- Я уже придумал, что сделать. Мы должны иметь что-нибудь, чтобы ее там удерживало. Но доктор Петерсен не пред­ставляется мне подходящим человеком для того, чтобы прико­вать на продолжительное время ее интерес, по-моему, его будет мало и на одну даже ночь. Но это должен быть, конечно, муж­чина: поэтому-то я и подумал о тебе.
Франк Браун с такой силой сжал спинку кресла, точно хотел сломать ее. Он тяжело дышал.
- Обо мне...- повторил он.
- Да, о тебе,- продолжал тайный советник,- по-видимо­му, это одна из немногих вещей, к которым ты способен. Ты сумеешь ее удержать. Будешь болтать ей всякий вздор, по крайней мере, твоя фантазия будет иметь какую-нибудь разум­ную цель. А за неимением принца она влюбится в тебя - ты сумеешь, значит, удовлетворить и ее чувственные потребности. Если же ей будет этого мало, у тебя найдется достаточно дру­зей и знакомых, которые с удовольствием воспользуются слу­чаем провести несколько часов в обществе этого прелестного создания.
Франк Браун задыхался, его голос звучал глухо и хрипло.
- Дядюшка, ты знаешь, что ты от меня требуешь? Я должен быть любовником этой проститутки в то время, как она будет носить в себе ребенка убийцы?
- Да, да,- спокойно прервал его профессор.- Ты прав. Но это, по-видимому, единственное, на что ты пригоден еще, до­рогой мой.
Браун ничего не ответил. Он испытывал жгучее оскорбле­ние, чувствовал, как щеки его покрываются багровым румян­цем, как в висках стучит от волнения. Ему казалось, точно по всему лицу его горят длинные полосы, которые оставил на нем хлыст профессора. Он понимал: да, да, старик наслаждается своею местью.
Тайный советник заметил это, и довольная, злорадная улыб­ка легла на его отвислые губы.
- Подумаем об этом как следует,- заметил он размерен­ным тоном.- Нам не в чем упрекать друг друга и нечего скры­вать. Мы можем называть вещи своими именами: я намерен пригласить тебя в качестве сутенера этой проститутки.
Франк Браун почувствовал: он низвергнут. Он беспомощен, безоружен. Он не может пошевельнуть даже пальцем. А безоб­разный старик топчет его своими грязными ногами и плюет в его открытые раны своей ядовитой слюной... Он ничего не ответил. Он шатался, ему было дурно. Не по­мнил, как спустился он по лестнице, очутился на улице и уви­дел ясное утреннее солнце.
Он почти не сознавал, что он идет. У него было чувство, будто он лежит, растянувшись, на грязной мостовой, повержен­ный глухим страшным ударом в голову.
Он шел долго, прошел много улиц. Останавливался перед афишными столбами, читал большие плакаты. Но видел только слова - не понимал их.
Потом попал на вокзал. Подошел к кассе и попросил билет.
- Куда? - спросил кассир.
Куда? Да, куда же? И он сам удивился, когда его голос от­ветил:
- В Кобленц.
Он стал шарить в карманах, отыскивая деньги.
- Билет третьего класса,- крикнул он. На это денег еще хватало.
Он поднялся по лестнице на перрон и только тут заметил, что он без шляпы.
Сел на скамейку и стал ждать.
Потом увидел, как пронесли носилки, позади них шел доктор Петерсен. Он не двинулся с места. У него было чувство, , точно он тут совсем ни при чем, он видел, как подъехал поезд, заметил, как врач зашел в купе первого класса и как носильщи­ки осторожно внесли свою ношу. Он сел в последний вагон.
По его губам пробежала странная улыбка. «Правильно, правильно,- подумал он.- В третьем классе как раз для слуги, для сутенера».
Но тотчас же забыл обо всем. Забрался в угол и стал смотреть пристально на пол.
Глухое чувство не оставляло его. Он слышал, как выкрики­вают названия станций; временами ему казалось, будто они следуют непрерывно одна за другой, точно мчатся, как искры по проволоке. А потом снова вечность стала разделять один город от другого...
В Кельне ему пришлось пересесть и ждать поезда, который шел вверх по Рейну. Но он не заметил никакой перемены, не почувствовал, сидит он на скамейке перрона или в вагоне.
Потом он очутился вдруг в Кобленце, вышел из вагона и пошел снова по улице. Наступила ночь. Он вдруг вспомнил, что ему ведь нужно в крепость. Он перешел через мост, взобрался в темноте на скалу по узкой тропинке.
Неожиданно очутился он наверху, на казарменном дворе, в своей камере, на постели.
Кто-то шел по коридору. Вошел к нему в камеру со свечой в руке. Это был морской врач, доктор Клаверьян.
- Вот как! - послышалось на пороге.- Фельдфебель был, значит, все-таки прав! Ты вернулся! Ну, так пойдем же скорее ротмистр держит банк.
Франк Браун не шевелился, он не слышал почти слов товарища. Тот взял его за плечо и встряхнул.
- Ты уже спишь? Соня! Не глупи, пойдем! Франк Браун вскочил точно ужаленный. Схватил стул, под­нял его, подошел ближе.
— Убирайся вон,- прохрипел он,- вон, негодяй! Доктор Клаверьян остановился как вкопанный, посмотрел на его бледные, искаженные черты лица с тупыми угрожающи­ми глазами. В нем проснулось вдруг все, что оставалось еще от врача, и он моментально понял, в чем тут дело.
- Вот как? - сказал он спокойно.- Тогда извини.- Он вы­шел из камеры.
Франк Браун постоял минуту все еще со стулом в руках. Хо­лодная улыбка играла на его губах. Но он не думал ни о чем, решительно ни о чем.
Он услышал стук в дверь, точно откуда-то издали, поднял глаза - перед ним стоял маленький поручик.
- Ты уже вернулся? - спросил он.- Что с тобою? - Он ис­пугался, выбежал из камеры, когда Браун ничего не ответил, и вернулся со стаканом и бутылкой бордо.- Выпей, тебе станет лучше.
Франк Браун выпил вина. Он чувствовал, как проникало оно в его пульс, чувствовал, как его ноги дрожат, точно грозят подломиться под ним. Он тяжело опустился на постель.
Поручик помог ему лечь.
- Пей, пей,- настаивал он.
Но Франк Браун отстранил стакан.
- Нет, нет,- прошептал он.- Я буду пьян.- Он слабо улыбнулся.- Мне кажется, я еще сегодня не ел.
Откуда-то послышался шум, громкий смех и крики.
- Что они делают там? - спросил он равнодушно. Поручик ответил:
- Играют. Вчера приехало двое новых.- Он опустил руку в карман.- Да, впрочем, чтобы не забыть, я получил за тебя те­леграфный перевод на сто марок, только что, вечером. Вот он!
Франк Браун взял бланк, но должен был прочесть его дваж­ды, прежде чем понял.
Дядюшка посылал ему сто марок и телеграфировал: «Посы­лаю в виде аванса».
Он вскочил с места. Туман разорвался, и красный кровавый дождь хлынул перед глазами.
Аванс! Аванс? За то, что предложил ему старик?! Поручик протянул ему деньги.
Он взял их, он чувствовал, как они жгут ему пальцы, и эта боль, которую он испытывал чисто физически, принесла ему какое-то странное облегчение. Он закрыл глаза и стал наслаж­даться этой жгучей болью, которая подымалась по пальцам, шла вверх по рукам и пронизывала все его тело. Сжигала чувство этого последнего страшного оскорбления.
- Давай сюда! - закричал он.- Давай вина!
Он пил, выпил много; ему казалось, точно вино заглушает это жгучее пламя.
- Они играют? - спросил он и взял его за руку.- Пойдем, пойдем к ним!
Они пошли в собрание.
— Вот и я! - вскричал он. - Сто марок на восьмерку.- Он кинул деньги на стол.
Ротмистр вынул восьмерку.